Читать книгу "Ты  - Кэролайн Кепнес"

– Это Пич. Если сразу не ответить, она психанет.

– Такая же сумасшедшая, как дядя?

Ты не смеешься над моей шуткой. А эта Пич могла бы быть и потактичнее: нечего названивать, если тебе не отвечают на сообщение – значит, есть дела поважнее!

– Мы уже почти приехали, – лепечешь ты.

А я слышу, как твоя «подруга» визжит в трубку: «Мы? Не говори о себе во множественном числе, Бек».

Ты нажимаешь «отбой», но момент испорчен. Ты не смеешься, когда я говорю, что племянница – просто песня. «Нет, Джо, она ему не племянница». Мне не нравится, как ты произносишь мое имя, и мне стоило бы заткнуться, но я не могу. Инстинктивная ненависть к Пич побеждает.

– Как же так? Вы подруги, а она не говорит, кем приходится одному из знаменитейших писателей на земле…

– Это личное. Мы не лезем друг к другу в душу.

Я «особенный, яркий», но ты отталкиваешь меня на втором свидании.

Ты просто боишься любви… Впрочем, мы уже приехали, и я твой кавалер. Швейцар открывает дверцу такси и подает тебе руку. А я мечтал сделать это сам.

– Идем, – командуешь ты. – Я не хочу опоздать.

Если б не Пич, ты сказала бы «мы».

* * *

Кнопка вызова старинного лифта напоминает кнопку перезагрузки. Внутри пахнет лавандой, стоит маленькая лавочка, стены оклеены сентиментальными обоями в цветочек. Мы смотрим, как зажигаются и гаснут кнопки этажей.

– Пентхаус?

– Да, – киваешь ты и перевешиваешь свою «Прада» на правую руку, как бы отгораживаясь от меня. – Хорошо, что я не забыла поменять сумочку. Пич подарила ее мне на прошлый день рождения.

Секса у нас с тобой еще не было (к сожалению!), так что про деньги пока не говорим.

– Пизч тоже окончила Брауновский университет? – интересуюсь я, чтобы сменить тему.

– Ее зовут Пич, – бросаешь ты, слюнявишь палец и подправляешь подводку.

Ты нервничаешь, лифт еле ползет, и почему бы нам просто не остановить его и не послать к чертям всех этих высокомерных уродов.

– Вот как?

– Никогда не зови ее Пизч, – наставляешь ты меня таким серьезным тоном, будто речь идет о политике. – Ну, вообще мы иногда в шутку позволяем себе… Ее второе имя – Изабелла, так что получается П-из-ч. Ну ты понял, да? «Из» – сокращенно Изабелла.

Я смотрю тебе в глаза. Ты назвала меня «особенным, ярким». И мне не надо спрашивать разрешения, чтобы прикоснуться к тебе. Поднимаю руку и стираю со щеки пятнышко туши. Ты сглатываешь. И улыбаешься. Зрачки расширены от желания. Я отворачиваюсь первым. Ты моя.

– Мы с ней давние подруги, – тараторишь ты. – Ее семья проводила лето в Нантакете, там мы и познакомились. Она очень талантливая.

– Круто.

– Она училась вместе с Чаной в частной школе, со мной проводила все лета, с Линн жила в одной комнате на первом курсе. Она как связующее звено между нами.

Я смеюсь, а ты краснеешь.

– Что?

– Ты сказала «все лета».

– Черт!

– Выговор вам, юная леди.

– А что будет, если я получу еще один?

Негодница! Я еле сдерживаюсь, чтобы не зажать тебя в угол, а ты еле сдерживаешься, чтобы не наброситься на меня. Чем ближе вечеринка, тем больше тебе хочется нажать красную кнопку и получить все прямо здесь и сейчас.

Надо тебя поцеловать, но лифт вот-вот остановится. Перевешиваешь сумочку на другое плечо. Я кладу левую руку тебе на талию, ты чуть не стонешь. Твои пальцы касаются моего бедра. Я медленно опускаю ладонь. Ты вся замираешь в предвкушении. И когда моя рука наконец приближается к твоей, ты вцепляешься в нее, вся подаешься навстречу, раскрываешься. Мы держимся за руки, твой пот мешается с моим. Восторг!

Я поворачиваюсь, чтобы поцеловать тебя… и тут дверь лифта открывается. Прибыли. У меня перехватывает дыхание. Я будто попал в одну из сцен «Ханны и ее сестер». Сексуальное желание смешивается с завистью к этой жизни. Но меня здесь никто не знает, а тебя знают все. Твой мир больше моего. Ты обнимаешься с этими баловнями судьбы, и у некоторых из них – подумать только! – инструменты, и они наяривают Jane Says[9], будто на дворе 1995 год и они что-то знают о вожделении и слабости. Ты сжимаешь мою руку.

– Джо, – говоришь ты, – это Пич.

А я и так вижу. Она выше, чем я ожидал. С копной кудрявых волос, собранных в хвост. Ты рядом с ней выглядишь лилипутом, а она рядом с тобой – великаном. Вы с разных планет. Она хлопает в ладоши, будто ты пятилетняя девочка. Терпеть не могу, когда девушки выше меня.

– Здравствуй, Джозеф, – говорит она высокопарно. – Я – Пич, хозяйка этого дома.

– Приятно познакомиться.

Она осматривает меня с ног до головы. Сучка!

– Ты без претензий, это хорошо. И спасибо, что не притащили с собой вино или еще что-нибудь. Эта девушка мне как родная. Так что по-свойски – без гостинцев.

Ты столбенеешь.

– Черт, Пич, я совсем забыла!

Она глядит на тебя сверху вниз.

– Малышка, я же сказала, это замечательно. Да и зачем нам дешевое вино?

Ты краснеешь, как провинившаяся школьница. А она смотрит на меня как на курьера, ждущего чаевых.

– Я украду у вас даму на две минуты, Джозеф.

Ты покорно идешь за ней, а я… Я действительно выгляжу здесь как курьер: ни с кем не знаком и никому не нужен. Даже девушки не обращают на меня внимания.

Эта Пич – редкостная сучка, и она ненавидит меня точно так же, как я ее. Всей душой. Одна ее фраза, и ты уже оправдываешься за то, что не принесла вино, не взяла с собой Линн и Чану, где-то поцарапала подаренную ею сумку. Еще фраза, и ты уже млеешь – она великодушно простила тебя, гладит по спине и просит не переживать. Когда она рядом, ты меня не замечаешь. Ты вообще никого не замечаешь. Пич… мешает нам.

Со мной никто не здоровается. Будто чуют бесплатную среднюю школу у меня за плечами. Какая-то тощая индианка пялится на меня с высокомерным презрением, прежде чем занюхать дорожку аддералла или кокаина. Я достаю телефон и отправляю твит с аккаунта Бенджи:

«Чувство меры хорошо в меру. #домашняя_содовая #бульдоги_вперед #курим_крэк_каждый_день».

Залезаю в Интернет и нахожу эту квартиру на сайте недвижимости. Оценочная стоимость – пятнадцать миллионов долларов! Про нее даже статья есть в блоге о дизайне интерьеров. Мать Пич выглядит там язвительнее и выше дочки. Но кто знает, через что ей пришлось пройти, чтобы протиснуться в это общество, по каким коврам за сотни тысяч баков пришлось ползать. Пич же получила все по праву рождения. Училась играть на старинном рояле и могла ходить в планетарий хоть каждый день. Для нее великолепие Верхнего Вест-Сайда – данность. Конечно, ты ей нравишься – кто еще будет так расстилаться за гребаную сумочку «Прада».